Лишь одно здание неплохо сохранилось (бывшие митрополичьи покои), поскольку при советской власти в этом корпусе разместили турбазу. Фамилия директора турбазы была то ли Исаев, то ли Пронин (два легендарных персонажа смешались в моем сознании). Этот Пронин-Исаев был мерзавцем и алкоголиком, и ко всем своим порокам впридачу имел он на турбазе бизнес: под вывеской проведения лыжных походов и прочих спортивных мероприятий он устраивал там гулянки для мелких бандюков. Соседство турбазы с трепетной девичьей общиной было, конечно, нестерпимым мезальянсом. Причем, и те, и другие верили, что соседство это временное, и каждый полагал, что возьмёт соперника измором. Монашки били келейные поклоны "за избавление", в любую погоду настырно обходили монастырскую территорию со свечками и иконками; исаевцы норовили горланить "Шумел камыш" непременно с митрополичьего балкона, а на словах "Помята молодость моя" шмальнуть в воздух, да погромче.
А в ближайшем поселке, в доме-теремке, густо украшенном резьбой, жил местный авторитет по имени Шамиль- маленький толстенький татарин с женой, простой русской женщиной, весьма сердечной и хлебосольной. Шамиль хорошо относился к насельницам монастыря и особенно к священнику, которого он считал подвижником и Божьим человеком. При встрече со священником Шамиль стремился поймать его руку и приложить к своему лбу.
Иногда девушки из монастыря приходили в теремок попросить Шамиля о помощи (прислать трактор, поговорить с администрацией поселка, достать сена/кирпичей/цемент), и Шамиль помогал. И повторял: "Если вас кто обидит, вы только скажите: мы приедем на двух-трёх машинах и разберёмся"... Шамиль любил поэзию Омара Хайяма и всякие поучительные истории. А его терем напоминал диспетчерскую: специально приставленный им дежурный отвечал на звонки, спорил с начальниками, торговался, разруливал вагоны с товаром, передавал требования хозяина.
Однажды перед Троицей Пронин-Исаев пригнал в митрополичий корпус автобус, как потом сказал Шамиль, "с падшими мужчинами и женщинами", и несколько дней там продолжалась громокипящая гулянка. На третий день, ближе к ночи, они сделали из лыж, поставленных шатром, огромный костёр и подливали туда денатурат и бензин. Потом начали стрелять.
По звонку в «диспетчерскую» - приехали две-три машины. Из битой "пятёрки" с тёмными стёклами вышел Шамиль. Он был в шляпе с налипшей на тулье соломинкой. Хотя он был внешне невозмутим, как бессмертный герой Марлона Брандо, но его щека подрагивала от гнева. Он подошел к директору турбазы, еле стоявшему на ногах, оторвал с мясом верхнюю пуговицу от его пиджака и сказал: "Толик, я тебе уши отрежу. Ты почему тормозишь возрождение России?"
Отрезание ушей было приостановлено благодаря вмешательству священника. Подействовал аргумент, что нельзя проливать кровь в святом месте.
Шамиль сделал много доброго для монастыря, и он даже хотел стать христианином, но боялся огорчить мусульманских родственников...
Спустя пару лет случилось, что одна из местных торговок не желала отдавать Шамилю крупный долг, и когда он приехал к ней требовать денег, она дверь не открыла, а высунулась в окно, откуда и обсмеяла его, и послала подальше, и показала ему язык. Шамиль не выдержал насмешек и бросил в окно гранату. Все остались невредимы, но его посадили в тюрьму.
В тюрьме его навещал тот же монастырский священник, Шамиль принял крещение и после суда умер.
